С.А.РОМАШКО СМЕРТЕЛЬНЫЕ ИГРЫ: АГОН И АГОНИЯ [прим.] ЛОГИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ЯЗЫКА: КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ПОЛЯ ИГРЫ Ответственный редактор член-корреспондент PAH H. Д. Арутюнова ИЗДАТЕЛЬСТВО «ИНДРИК» Москва 2006

1. Семантическое поле игры в древнегреческом языке. Отражение семантического поля игры в древнегреческой лексике прекрасно иллюстрирует давно сформулированные положения, согласно которым развитие лексической семантики идет от конкретного к абстрактному и от частного к общему. Современному русскому понятию игры в греческом языке соответствует целый ряд лексем, каждая из которых обозначает одно из конкретных явлений, рассматриваемых нами в настоящий момент как частные проявления одного общего понятия:

athlos (< *aFethlos) 'состязание' (athlon 'награда в состязании'; athleuo 'участвовать в состязании', athleter/athletes 'участник состязания, атлет', athletikos 'относящийся к состязаниям, атлетический');

agon (< ag-o 'гнать, направлять, вести') 'собрание, состязание, борьба';

paidid, paigma (< paid- 'ребенок') 'игра, забава, баловство';

diatribe (dia-trib- 'растирать, изводить') 'времяпрепровождение, забава, беседа' [1];

hupokrisis (< hupo-krinomai) 'актерская игра, притворство, лицемерие' [2].

Игра на музыкальном инструменте не имела регулярного общего обозначения; как правило, для обозначения музыкальной игры использовались различные лексемы соответственно музыкальному инструменту и технике, например psallo 'перебирать пальцами → играть на струнном инструменте', aulys 'флейта' → auleo 'играть на флейте' → auletike 'игра на флейте' [3].

Азартные игры также обозначались с помощью производных от слова, называющего предмет, которым и велась игра: kubos 'игральная кость' → kubeia 'игра в кости'.

Дальнейшее рассмотрение будет касаться семантического развития только одного из элементов этого семантического поля: слова agon и его производных.

2. agon: происхождение слова и его развитие. У слова agon достаточно ясная этимология: это производное от глагола ago (индоевропейское *h₂eg-, ср. лат. ago, санскр. ajami), первоначальное значение которого, скорее всего, 'гнать скотину'. Индоевропейцы, а также и ранние греки были скотоводами, поэтому жизнь и деятельность скотовода были для них моделью различных видов человеческой деятельности. Предводители греков и троянцев именуются у Гомера «пастухами людей» — poimen laon, которые «гонят», т.е. направляют своих воинов. agon первоначально означал толпу собранных («согнанных») вместе людей, затем это слово стало обозначать определенную разновидность толпы — публику, зрителей, собравшихся смотреть публичные состязания-игры. Примечательно, что у Гомера связь агона с направляющими действиями «погоняющих народ» вождей еще достаточно ясно выражена. В предпоследней песни «Илиады» подробно описаны игры, происходящие при погребении Патрокла (судя по всему, состязания такого рода и были частью погребального обряда). В начале состязаний Ахилл собирает зрителей и усаживает их:

...autar Akhilleus autou laon eruke kai hizanen eurun agona

...Ахиллес же Там народ удержал и, в обширном кругу посадивши...

(II 23.257-259, пер. Н. И. Гнедича).

После завершения состязаний собранные на игры зрители расходятся:

luto d'agon, laoi de thoas epi neas hekastoi
eskidnant' ienai

Сонм распущён; и народ по своим кораблям быстролетным
Весь рассеялся

(II 24.1-2, пер. Н. И. Гнедича).

Далее слово agon стало обозначением и самих игр-состязаний разного рода: agon gumnikos 'гимнастические состязания-игры', agon hippikos 'конные состязания-игры', agon mousikos 'мусиче-ские состязания', ср. у Платона в «Законах»: «...если бы вдруг кто-нибудь попросту установил какое-либо состязание (agon), не определив, будет ли оно гимнастическим, конным или мусиче-ским...» (658е).

Обобщение семантики состязания, борьбы привело к тому, что слово agon могло уже обозначать борьбу, противоборство вообще, ср. греческое устойчивое выражение (peri) psukhes agon ~ 'борьба не на жизнь, а на смерть' (букв, 'борьба/соревнование за душу/ жизнь'). Более конкретным случаем противоборства выступала судебная тяжба (игравшая немаловажную роль в жизни греков), ср. устойчивое выражение eis agona kathistanai tina 'привлекать кого-либо к суду'. В связи с этим agon мог обозначать и словесные дебаты, спор, составлявшие основу судебного разбирательства в традиции греческой демократии. Наконец, в более поздних текстах agon мог обозначать обеспокоенность, смятение духа; не исключено, что такое развитие семантики слова происходило под влиянием родственного agonia, о котором речь пойдет далее.

3. agonia в классическом греческом языке. В семантике слова agonia, представлявшего собой производное следующей ступени, изначальная конкретная семантика собравшейся (согнанной) толпы/публики отсутствовала полностью. Развитие значения слова agonia может быть представлено следующим образом.

Первоначальное значение: 'борьба, состязание, гимнастика', ср. у Геродота в описании египетских городов и обычаев их обитателей (при этом используются оба однокоренных слова, agon и agonia):

poieusi de tade Hellenika toi Persei agona gumnikon titheisi dia pases agonies ekhonta («...устраивают по эллинскому образцу в честь Персея гимнастические игры, со всякого рода состязаниями...») (Геродот II, 91).

В совершенно ином, не этнографическом, а поэтическом контексте употребляется то же слово у Пиндара, слагавшего гимны победителям атлетических игр-соревнований:

to de tukhein / peiriomenon agonias dusphronan paraluei

Счастье победы смывает труд состязанъя

(Пиндар. Олимп. 2.52, пер. М. Л. Гаспарова).

У Платона можно найти уже и использование слова agonia для обозначения состязательности, соревновательности в самом общем виде:

dei mentoi, o Sokrates, tei rhetorikei khrestai hosper tei allei pasei agoniai («Но к красноречию, Сократ, надо относиться так же, как ко всякому прочему, [искусству] состязания. Ведь и другие [средства] состязания не обязательно обращать против всех людей подряд по той лишь причине, что ты выучился кулачному бою, борьбе, обращению с оружием...») (Платон. Горгий, 456с, d, пер. С. П. Маркиша).

Далее слово agonia приобрело переносное значение, обозначающее определенное состояние души: 'душевная борьба, душевное смятение, тревога', ср.: en phoboi kai pollei agoniei («в страхе и большом смятении») (Демосфен 18.33). Особый интерес в связи этим представляет использование слова agonia в натурфилософских сочинениях, вошедших в аристотелевский корпус (но не принадлежащих самому Аристотелю) под заглавием «Проблемы». В этих текстах обсуждаются физиологические проблемы, в частности — физические реакции организма на изменение состояния человека: нарушение дыхания, потение и т. п. Одно из таких измененных состояний неоднократно именуется agonia, ср.:

en tois tes psukhes phobois elpisin agoniais («в страхах, опасениях, смятениях души») (Пс. -Аристотель. О дыхании, 483а).

В некоторых случаях в этой серии текстов делается попытка разъяснения, что же собой представляет состояние, обозначаемое словом agonia:

phobos gar tis he agonia («ведь смятение [души] — род страха»); he agonia phobos tis esti pros arkhen ergou, ho de phobos katapsuxis ton ano («смятение [души] — нечто вроде страха перед начинанием дела, а страх [означает] охлаждение верхней [части тела]») (Пс.-Аристотель. Проблемы, 869b).

Не следует полагать, что agonia связана исключительно со страхом (в таком случае и пояснения не были бы нужны), обозначаемое этим словом состояние может быть связано с любой резкой неожиданной сменой восприятия, с серьезным нарушением душевного равновесия, например, в одном из текстов аристотелевского корпуса поясняется, что agonia — это «нечто вроде стыда» (505а8). Если воспользоваться в этой ситуации — насколько это может быть оправдано при соблюдении соответствующих осто-рожностей — современной аналогией, то agonia в этом смысле оказывает очень близкой к тому, что сегодня мы называем стрессом.

4. agonia в библейских текстах. Особое положение, занимаемое библейскими текстами в истории европейское культуры, заставляет обратить на них пристальное внимание при рассмотрении развития семантики agon/agonia. В основной части Ветхого Завета эти слова практически отсутствуют, зато есть они в неканонических книгах Маковеевых, и это понятно: в этих текстах повествуется о событиях в эллинистических государствах, где жизнь в значительной степени была устроена по греческому образцу, включая игры-состязания. В неканонической части (отсутствует древнееврейский оригинал) книги Есфирь обнаруживается знаменательное словосочетание:

en agoni thanatou(«B смертельной опасности) (4.17k).

Здесь agon, пожалуй, впервые напрямую связывается со смертью, поскольку в предшествующих греческих текстах речь шла именно о стрессовой ситуации. Это сдвиг следует отметить, хотя пока нет определенного ответа на вопрос, представляет ли собой эта часть текста перевод, и если да, то что было в древнееврейском оригинале. Единственное употребление слова agon в канонической части Ветхого Завета — книга пророка Исайи, где говорится:

И тогда сказал [Исайа]: слушайте же, дом Давидов! разве мало для вас затруднять (agdna parekhein) людей, что вы хотите затруднять и Бога моего? (7.13, Синод, пер.).

Греческое словосочетание с agon соответствует здесь древнееврейскому l'h 'утомлять, испытывать терпение' ~ 'подвергать испытанию'. Выбор греческого эквивалента не совсем ясен.

Решающим для последующей истории слова agonia оказалось одно-единственное словоупотребление в евангельских текстах, точнее — в Евангелии от Луки. В 22-й главе описываются последние часы Иисуса перед тем, как он был схвачен и распят. В Гефсиманском саду Иисус в последний раз вопрошает об изменении судьбы («моление о чаше»). Состояние человека, глядящего в глаза смерти и борящегося со страхом смерти, описывается евангелистом с помощью слова agonia:

Kai genomenos en agoniai ektenesteron proseukheto kai egeneto ho hidros autou hosei thromboi haimatos katabainontes epi ten gen («И находясь в борении, прилежнее молился; и был пот Его как капли крови, падающие на землю») (22.44, Син.).

Необычайно экспрессивная картина, дополненная физиологической деталью кровавого пота как видимого воплощения этой предсмертного колебания, несомненно с самого начала производила сильнейшее впечатление [4]. Примечательно, что в основные латинские переводы (Италу и Вульгату) вошло греческое слово в транслитерации, без перевода:

Et factus in agonia prolixius orabat. (44) Et factus est sudor eius sicut guttae sanguinis decurrentis in terram (Vulg.)

Понятно, что совершенно особый статус евангельского текста в раннехристианской, а затем и средневековой европейской культуре привел к тому, что этого единственного словоупотребления оказалось достаточно, чтобы слово agonia закрепилось в латинской культурной традиции. К этому добавлась и теологическая работа: соответствующий евангельский эпизод вошел в западноевропейскую теологию как agonia Domini, т.е. 'агония Господа'. Существовал даже монашеский орден, посвященный этой минуте в жизни Иисуса, что также способствовало закреплению слова agonia в европейской культуре.

5. Борение со смертью в патристике. Тема борения со смертью в грекоязычной патристике оказывает представленной главным образом словом agon, ср.:

ton hustaton... agona... kata tou thanatou («благодаря схватке со смертью... на эту борьбу за жизнь всех [людей]») (Евсевий. Похвала Константину 15).

Заметим, что если в «агонии Господа» предсмертное борение предполагало все же покорное следование предначертанию, то в дальнейшем борение превращается из внутреннего кризиса в настоящую борьбу, за которой следовала победа над смертью.  Именно поэтому в патристической литературе борение со смертью приобретает высокий статус, а выбор соответствующего лексического оформления был, по-видимому, также обусловлен влиянием евангельского текста. Влияние евангельского употребления слова agonia в латинском тексте способствовало и употреблению этого слова в латинизированном виде в различных переводных и оригинальных западноевропейских теологических сочинениях [5].

6. Средневековые тяжбы со смертью. Дополнением теоретических построений патристики и средневековой теологии стали литературные и художественные произведения, стоявшие ближе к народной культурной традиции. Речь идет о так называемых «плясках смерти» (вернее: «плясках мертвецов», нем. totentanz), появляющихся в позднем Средневековье не без влияния впечатления, оставленного эпидемиями, опустошавшими в это время Европу. Представление о возможности тяжбы, борения, игры или торговли со смертью было отражено и в визуальных образах, и в соответствующих текстах-подписях, которые порой могли оформляться в достаточно пространное произведение, как это произошло с текстом немецкого печатника Бартоломея Готана, побывавшего в Новгороде в самом конце XV в. — в результате возник русский перевод этого текста, «Прение животу с смертию», с последующими вариациями на эту тему уже на русской почве. Эти литературные и изобразительные опыты значительно укрепили образ борения со смертью: даже человек, уже попавший в руки смерти, борется с ней и в последний момент, пытаясь избегнуть страшной участи (пусть даже и безуспешно, поскольку основной пафос произведений этого жанра — в неизбежности смерти).

7. Новоевропейское понятие агонии. До новоевропейского понятия агонии оставалось почти ничего, менее одного шага. Уже в самом начале XVI в. в разных текстах фиксируется связь агонии и предсмертного состояния, ср. в ранненововерхненемецком:

in dem todkampf und agony («в борении со смертью и агонии») (Keiserberg. Passion. 1514).

Самое раннее употребление слова agonie в значении 'предсмертные судороги, последняя борьба организма со смертью' засвидетельствовано в третьей книге романа Франсуа Рабле о Гаргантюа и Пантагрюэле:

et arrivans au logis poeticque trouverent le bon vieillart en agonie («и, войдя в жилище поэта, застали доброго старикана уже в агонии») (Рабле 3.21, пер. Н. М. Любимова).

Следует отметить, что Рабле по своей первой профессии был врачом, так что не исключено, что он сыграл при этом роль своего рода посредника между профессиональным и общеупотребительным языком. Во всяком случае, Монтень, употребивший это слово в том же смысле несколько позднее, еще использует поясняющее добавление «смертельная агония» — l' agonie de la mort, словно не рассчитывая, что читатель сразу же поймет, о чем идет речь:

Je croy que c'est се mesme estat, ou se trouvent ceux qu'on void defaillans de foiblesse, en l'agonie de la mort: et tiens que nous les plaignons sans cause, estimans qu'ils soyent agitez de grieves douleurs, ou avoir l'ame pressee de cogitations penibles («Мне сдается, что это и есть то состояние, которое мы наблюдаем у выбившихся из сил и находящихся в агонии людей, и я думаю, что мы напрасно оплакиваем их, считая, что их мучат в это время жестокие боли или что душа их подавлена мрачными мыслями») (Опыты II.6).

Следует заметить, что у Паскаля слово agonie даже в одном контексте продолжает использоваться и традиционно, как обозначение agonia Domini, так и в новом значении, как обозначение предсмертного состояния человеческого организма [6].

Насколько быстро новое слово распространялось по европейскому континенту и входило в общий обиход, показывает его включение в комедийные контексты. Одним из первых авторов, сделавших это, был Шекспир, который в «Бесплодных усилиях любви» вкладывает это слово в уста одного из персонажей:

To move ter in the throat of death? It cannot be; it is impossible: Mirth cannot move a soul in agony

Как, дикий смех извлечь из пасти смерти? Я не могу! Да это невозможно! Нельзя веселым стать при агонии.

(Пер. М. А. Кузмина)

За Шекспиром последовали и другие комедиографы, ср. употребление слова agonie у Мольера в пьесе «Лекарь поневоле» (III, 10).

Завершение перехода слова agonia и соответствующего понятия из медицинского словаря в общелитературное употребление в текстах на новоевропейских языках (в соответствующем фонетическом и орфографическом оформлении) происходит в барочной литературе и сходных направлениях, в которых тема смерти и предсмертного состояния играет значительную роль. Расцвет агонизма в литературе приходится на предромантическую и романтическую литературу. Чрезмерное увлечение предсмертными страданиями даже вызывало отрицательную реакцию наиболее трезвых критиков, ср. слова И. Г. Гердера, в конце XVIII в. скептически оценивавшего соответствующие литературные тенденции и умонастроения: Wenn unsere Alltagsdichter immer und immer vom Todeskampf... singen («Если наши светские сочинители только и делают, что воспевают агонию...») [7].

У эпигональных авторов середины XIX в. можно найти достаточно яркие примеры включения понятия агонии в литературный контекст сентиментальных описаний предсмертный страданий, ср.:

Es liegt ein kranker Greis im Todesbeben, duchrs Herz allein noch zuckt ein f unkchen Leben

Больной старик в агонии лежит, Лишь в сердце искорка жизни дрожит.

(A. Grim III: 232)

Парадокс развития семантики и употребления слов, обозначающих агонию, заключался в том, что по мере их распространения в общем обиходе они уходили из употребления в медицинской науке. Отвечавшее барочной и романтической картине мира натурфилософское представление, будто в последний момент человеческий организм борется со смертью, оказалось, как выяснилось по мере развития медицины и физиологии, не соответствующим реальной картине событий, связанных с уходом человека из жизни. Поэтому уже в начале XX в. в энциклопедиях агония характеризуется как устаревшее понятие, а в современных энциклопедия, в том числе и медицинских, статья «агония» вообще отсутствует. В то же время это завершение специального употребления слова и понятия агония в языке специальном сопровождалось дальнейшим расширением их употребления в общеупотребительном языке: с конца XIX в. «агонией» все чаще называется патологическое состояние чего-либо в общественной жизни (государства, учреждения, социальной группы и т. п.), последние (конвульсивные) проявления накануне распада, прекращения существования. Именно в таком, переносном смысле это слово чаще всего употребляется в европейских языках и в настоящее время.

8. Траектория семантических преобразований. Семантические движения, восходящие в греческому agon/agonia, захватывают значительный временной период. Первые случаи употребления слова agon в текстах Гомера следует отнести к первой половине I тысячелетия до н. э. (не исключено, что само слово употреблялось в устном обиходе уже гораздо раньше), так что мы можем проследить развитие семантики на протяжении почти трех тысяч лет. Семантические преобразования от древнего глагола ago до современного слова агония многообразны и многомерны. С одной стороны, мы имеем дело с достаточно типичным движением от конкретного к абстрактному, ср. длинную цепочку соответствующих смысловых переходов:

гнать, погонять → направлять движение → собирать в толпу → собранная толпа зрителей → зрелище, соревнования-игры → соревнование, борьба → борьба, напряжение, стресс → борьба с опасностью, угроза жизни → борьба за жизнь, предсмертное состояние живого существа → последние (конвульсивные) проявления чего-то, завершающая (уродливая фаза) существования чего-либо.

При общей тенденции от конкретного к абстрактному (что особенно ясно проявляется в завершающей фазе существования слова агония, которое в настоящее время употребляется в основном в переносном смысле, метафорически) примечательно, что на этом длинном пути можно отмечать некоторые колебания, связанные с промежуточными периодами конкретизации значения: когда в ранненовоевропейское время понятие агонии входит в медицинский лексикон, оно на время приобретает более конкретное значение, поскольку соответствующее состояние организма может быть описано по набору определенных наблюдаемых признаков. Однако в дальнейшем, по мере перехода от специального употребления к общему употреблению, абстрактность понятия агонии возрастает, что и позволяет включить его в общее символическое поле жизни и смерти человека, характерное для литературы и искусства Нового времени. Таким образом, семантические преобразования в ходе исторического развития следует воспринимать не как однолинейное или одноплоскостное движение, а как многомерный процесс, обусловленный тем, что слово/группа родственных слов могут перемещаться из одного контекста в другой, из одной сферы употребления в другую, в результате чего и характер семантических преобразований при функциональных перемещениях такого рода также может меняться.

Примечательно, что по мере вхождения понятия агонии в общий и литературный обиход в новоевропейских языках и культурах обнаруживается появление понятия игры со смертью — смертельной игры. Есть все основания связать это явление с характерным для культуры середины XIX в. культом азарта и азартной игры (сюда же входит и первый взлет биржевых торгов в европейском обществе, все эти процессы были рассмотрены В. Беньямином в его цикле работ, посвященных культуре того времени, в частности в программной статье «Париж, столица XIX столетия»). В это же время происходит возрождение понятия агональности, ушедшее из обихода на долгий период: ни средневековая, ни ранненово-европейская культура не обращали внимания на агональность, соревновательность как существенный момент социальной организации. Возрастание роли спорта в европейском обществе отразилось и в возрожденных Олимпийских играх, которые прямо отсылали к античному обычаю игр-состязаний. Так более раннее и более позднее семантическое состояние комплекса agon/agonia оказались сосуществующими в новоевропейском культурном контексте на равных правах и не без связи друг с другом. Агональность, соревновательность, конкурентность и возможность игры со смертью, жизнь как ставка в игре — явления связанные, и уже существенно отличающиеся от традиционных христианских представлений о борьбе (тяжбе) со смертью, приведших к появлению новоевропейского понятия агонии. Такова парадоксальность исторической семантики этого комплекса с длительной и сложной судьбой.

Таким образом, мы можем видеть, как греческое agon/agonia и его производные в новоевропейских языках на своем длительном пути через культурно-исторические контексты прошло сквозь обширное семантическое поле игры и ушло за его пределы в ходе дальнейшей эволюции. И само движение в поле игры также включало в себя множество семантических трансформаций. Примечательно, что на обеих границах, на входе и на выходе, смысловое поле игры пересекалось со смысловым полем смерти: античный агон как часть погребальной церемонии и новоевропейская агония как символ встречи человека со смертью.

[1]  Один из результатов семантического развития слова — обозначение литературного жанра диатрибы: назидательной беседы, отличающейся, однако, достаточно увлекательной, занимательной формой. (вернуться)

[2]  Акцент на неискренности, притворстве был особенно четко обозначен в Новом Завете и христианской литературе, отсюда и значение «лицемерие» у этого слова в современных европейских языках, английском и французском. (вернуться)

[3]  Само понятие музыки в чистом виде также еще не вполне сформировалось в античной культуре, где «мусические искусства» включали в себя весь комплекс так называемых исполнительских искусств. (вернуться)

[4]  Ср. еще у Лютера парафразу этого места: durch deinen todkampf und blutigen schweis («твоею смертельной борьбою и кровавым потом»). (вернуться)

[5]  Ср., например, у Иринея: in agonia et in inconstantia grandi constitutam (I, 4.4: en agoniai pollei kai amekhaniai gegonuian). (вернуться)

[6]  Qui a appris aux Evangelistes les qualites d'une ame veritablement heroique pour la peindre si parfaitement en JESUS-CHRIST? Pourquoi le font-ils faible dans son agonie? Ne savent-ils pas peindre une mort constante? Oui sans doute; car le meme Saint Luc peint celle de Saint Etienne plus forte que celle de JESUS-CHRIST. Ils le font done capable de crainte avant que la necessite de mourir soit arrive, et en suite tout fort. Mais quand ils le font trouble, c'est quand il se trouble lui-meme; et quand les hommes le troublent, il est tout fort.

Est-ce courage a un homme mourant, d'aller dans la faiblesse, et dans l'agonie affronter un Dieu tout puissant et eternel? (Pensees XII.800). (вернуться)

[7]  В немецком языке, как уже указывалось в приводимой ранее цитате, достаточно рано установилось равноправное употребление греко-латинского Agonie и его немецких аналогов, таких как Todeskampf «борьба со смертью». (вернуться)

[прим.] Примечание web-дизайнера: здесь - WEB-версия текста - используется упрощенная, неакадемическая транслитерация. (вернуться)

Scan, HTML - Никита Герасимов для SHUKIN Archive, 2006